Барбизон. В отеле только девушки [litres] - Паулина Брен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Номер свой Каролин сочла скромным и маленьким. Но, хотя крошечная комната создавала впечатление, будто «живешь в шкафу», девушка не возражала: занавески и покрывало с сочетающимся цветочным рисунком делали номер по-домашнему уютным. Она сняла туфли, прошла в чулках по мягкому зеленому ковру, потянулась к кнопке радиоприемника над кроватью, и в комнате тихо зазвучала классическая музыка. Каролин нашла убежище – за 18 долларов в неделю. Теперь не она убирала за своими единоутробными братьями и сестрами, а горничная наводила порядок в ее номере, когда она уходила. У нее были накопления и, конечно, внешность. Но на накоплениях и призовых деньгах – пусть все вместе и составляло внушительную сумму в две тысячи долларов, – долго не протянешь.
В стенах «Барбизона» ночевали вместе девушки различного происхождения и достатка. Такие, как Каролин: буквально и фигурально «из ниоткуда», но были и дебютантки. В скандально известном документальном фильме «Серые сады»[13], в котором «маленькая Эди Бил и большая Эди Бувье, ее мать, кузина Джеки Бувье Кеннеди, выживают в обветшавшем особняке в Хэмптоне в компании чересчур расплодившихся кошек», «маленькая Эди» с тоской вспоминает время, проведенное в «Барбизоне». Она жила там с 1947 года – прибыв в одно время с Каролин – по 1952-й [13]. Кое-где подрабатывала моделью, ждала своего шанса преуспеть в шоу-бизнесе. Только-только этим чаяниям появился шанс сбыться (возможно, мнимый), ей велено было вернуться обратно в Хэмптон: мать объясняла это тем, что ей уже не по карману оплачивать счета, но на самом деле она боялась остаться одна. (Злополучные кошки начали наводнять дом еще тогда, когда маленькая Эди жила в «Барбизоне». Много лет спустя она писала в письме [14]: «Кошек отдали нам клиенты моего брата-юриста, которые жили поблизости. Мать их дрессировала – они были домашними питомцами. Я вообще не имею к ним никакого отношения – хотя все вечно винят во всем меня!»)
Но именно такие, как Каролин, а не дебютантки, лучше всего понимали, что возможности, которые предоставляет «Барбизон», конечны: они работают, пока ты молода, хороша собой, желанна и полна сил. Можно устроиться секретарем, зарабатывать съемками в рекламе или актерской игрой. Но все постоялицы «Барбизона», от уроженок «ниоткуда» до дебютанток, имели общую цель: замужество. Какими бы дерзкими ни были твои мечты, горшочек золота в конце радуги для всех одинаков: брак, сколько бы ты ни желала быть актрисой, писательницей, моделью или художницей. Дебютанткам не приходилось ехать далеко, чтобы найти подходящих холостяков (в своей социальной среде их хватало – скажем, в папином клубе или на ежегодных балах). Но такие, как Каролин, ехали в Нью-Йорк ради другой жизни, другого выбора. В родном городке была та жизнь, которую вели их матери, – и это последнее, чего им бы хотелось для себя.
С первого же дня в Нью-Йорке Каролин Шеффнер одевалась так, точно идет на работу, даже если ей никуда не надо было идти. В белых перчатках, точно таких же, какие носили «девушки Гиббс», она уходила на улицу вместе со многими другими постоялицами «Барбизона»: они шли в офисы, студии и школы, а она ходила по улицам и все изучала. В одну из таких вылазок она и набрела на кафе-автомат «Хорн энд Хардарт» на пересечении 57-й улицы и Шестой авеню. Кафе-автоматы, прежде импортируемые из Германии, были тогдашними аналогами сети заведений быстрого питания, а «Хорн энд Хардарт» являлось самым знаменитым в Нью-Йорке: серебристые автоматы в стиле ар-деко, запускавшиеся монеткой. Каролин ужасно понравилось. Она разменивала доллар и бродила вокруг стеклянных коробок, выбирая, чем бы прельститься. Выбрав, бросала монетку, вращала ручку и открывала стеклянную дверцу. Кофе наливалось изо рта серебряной дельфиньей головы, а витрина с паровым подогревом выдавала стейк Солсбери и картофельное пюре. Взяв еду, Каролин поднималась за один из столиков наверху и неспешно ела, поглядывая на Западную 57-ю улицу.
Прошла всего неделя с ее появления в «Барбизоне» [15], и вот, когда она сидела в «Хорн энд Хардарт», к ней подошел мужчина и попросил разрешения сесть рядом за столик. Сказал, что фотограф и что она очень фотогенична. Спросил, не думала ли она пойти в модели и не желает ли встретиться с агентом Гарри Коновером. Каролин приехала из маленького городка, но знала, что ее время в «Барбизоне» не беспредельно, так что на встречу с Коновером согласилась. Фотограф написал на бумажке адрес: «52 Вандербильт-авеню». Она взяла бумажку с собой.
Каролин знакомилась с городом и с обитательницами «Барбизона». Каждый понедельник она внимательно изучала недельное расписание чаепитий, лекций, отпечатанное на машинке администратором культурного обслуживания – прежней постоялицей «Барбизона». С кем-то Каролин общалась, кого-то знала только в лицо. Она видела, как из «Барбизона» выходила совсем юная круглолицая девушка со светло-каштановыми курчавыми волосами, в черном пальто и такой же шляпке с голубыми цветами. И снова встретила ее – та запирала дверь своего номера на девятом этаже. Оказалось, что они с Каролин соседки.
Каролин протянула руку.
– Каролин, из Огайо, Стейбенвилль, – представилась она.
– А я Грейс. Грейс Келли из Филадельфии, – был ответ.
Грейс рассказала, что изучает актерское мастерство в Американской театральной академии. Они с Каролин быстро подружились. Выяснилось, что Келли приехала в «Барбизон» на два месяца раньше, в сентябре. Но казалось, что она знает город от и до: отчасти потому, что ее дядя был драматургом и жил в Манхэттене, и она частенько приезжала к нему навестить и посмотреть самые последние бродвейские шоу. Грейс хранила корешки билетов и программки, разложив их по датам в альбоме и снабдив подробнейшими подписями. Она была одержима театром точно так же, как Каролин – модой: изучала выкройки, шила себе одежду – целый гардероб блузок и юбок и даже перчатки (сказать по правде,
